Произведение относится к циклу «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», где кроме «Станционного смотрителя» есть еще четыре произведения и предисловие издателя. Повесть «Станционный смотритель» числится четвертой в цикле, текст ее был написан 14 сентября 1830 года в Болдино. Год спустя она была издана в составе цикла.
Рассказ ведется от лица простодушного помещика Ивана Петровича Белкина, придуманного Пушкиным. Вымышленный Белкин вспоминает полузабытую историю, которую поведал ему Самсон Вырин – смотритель станции в одной из русских губерний.
Была у Вырина дочь Дуня, красивая и кокетливая девушка, пленившая своей грацией проезжего гусара Минского. Чтобы не расставаться с Дуней, Минский притворился больным и несколько дней пользовался обществом юной прелестницы, которая заботилась о нем. Самсон Вырин не заподозрил обмана, и когда «выздоровевший» гусар предложил прокатить Дуню до ближайшей церкви, сам убедил дочку сесть в экипаж «порядочного человека». Минский же увез девушку в Петербург и сделал ее своей содержанкой. Убитый горем отец отправился на поиски дочери. Минский попытался откупиться от Вырина деньгами и убедить его в том, что Дуня живет в блеске и роскоши, влюблена в него и не захочет возвращаться в отчий дом. Так оно и оказалось. Увидев на пороге отца, девушка падает в обморок, а Самсона Вырина лакеи выталкивают на улицу. Не справившись с горем, старик умер. Много лет спустя на его могилу приезжает молодая барыня с троими детьми и безутешно плачет, обняв заросший травой холмик.
Повесть Пушкина «Станционный смотритель» написана в стиле сентиментализма. Это одно из направлений, которое господствовало в русской литературе первой половины 19 века.
Читая вступление к повести А. С. Пушкина «Станционный смотритель» читатель не может не испытывать восторга от того, насколько ярко и метко описана служба «диктатора» почтовой станции. Правда, в наше время нет ни ямских станций, ни смотрителей, и люди перемещаются по городам и регионам на поездах и самолетах. Но человеческие характеры почти не изменились. Этим вступлением начинается повесть о станционном смотрителе.
«Станционный смотритель» является четвертой повестью Ивана Петровича Белкина. В бумагах, на которые ссылается Пушкин, упоминалось, что эту повесть Белкин услышал от титулярного советника А. Г. Н.
Однажды, в мае 1816 года автор оказался на N-ской станции. Станция была опрятная. Автор обратил внимание на висевшие на стене картинки по теме возвращение блудного сына. Автор задержался на станции, где ему подали чай, а он угостил старого смотрителя пуншем. Они сидели за столом, и тепло, по- дружески беседовали, пока кучера готовили лошадей. Смотритель горячо любил свою дочь и гордился ею. Четырнадцатилетняя дочка смотрителя произвела на автора неизгладимое впечатление своей красотой. Отец поведал, что на нее обращают внимание все проезжающие. Некоторые даже специально сворачивают на станцию, чтобы ее лишний раз увидеть. Своим обаянием и привлекательностью она усмиряет своенравных и гневливых господ.
В следующий раз он проезжал через эту станцию через несколько лет. Он вспомнил о красивой девочке, в глубине души надеялся увидеть ее снова. Но Дуни на станции не оказалось. Он увидел смотрителя, постаревшего и неразговорчивого. Спросил о Дуне, но старый смотритель сделал вид, что не услышал вопроса.
Маленькая хитрость, которую применил автор, сделала свое дело. Он угостил смотрителя пуншем. Спиртное развязало язык старого смотрителя, и тот рассказал, что его дочку хитростью увез в Петербург молодой гусар. Смотритель поведал, что однажды он пошел в Петербург пешком. Он решил, что если гусар оставил ее, то заберет дочку с собой. Старик нашел Дуню в большом доме, где она жила в отдельной квартире. Он узнал, что гусара звали Минский, и служил он в звании ротмистра. Отец встретился с гусаром. Минский снимал для нее комнату и дал слово, что он никогда не обидит Дуню. Но встретиться с дочерью офицер так и не позволил. Правда, старик увидел все-таки свою дочь. Она похорошела, расцвела, и было заметно, что счастлива в любви.
Старик вернулся тогда домой и продолжил свою службу на станции. Но было видно, что он тосковал по своей дочери, и беспокоился о том, как сложится ее судьба в столице.
Прошло еще какое-то время. Автор снова проезжал через ту губернию. Станция уже была уничтожена, но автор решил навестить знакомого смотрителя, и отправился в село, где была станция. В домике смотрителя жила семья пивовара. Толстая баба сказала, что смотритель умер, и похоронен на местном кладбище. Рыжий мальчишка, сын пивовара отвел автора на кладбище. По дороге мальчик рассказал, что однажды на могилку к смотрителю приезжала роскошная барыня «с барчатами». Она лежала на могиле и горько плакала. Потом поговорила с попом и дала ему денег. И рыжему мальчишке дала серебряный пятак. Понятно, что прекрасная барыня была Дуня, дочь смотрителя. И судя по тому, что она приезжала с детьми и кормилицей, она вышла за ротмистра Минского замуж.
>>Из истории создания «Повестей Ивана Петровича Белкина». «Станционный смотритель»
Из истории создания «Повестей Ивана Петровича Белкина»
В 1831 году А. С. Пушкин опубликовал «Повести Белкина» («Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка»). Повести были приписаны Пушкиным Ивану Петровичу Белкину, о чём говорилось в предисловии «От издателя». Этим самым Пушкин сразу давал читателям ключ для понимания своих повестей.
Объявив И. П. Белкина их автором, он уточнил затем свою мысль: Белкин не «выдумывал», а только записывал некоторые истории, или, как он выражался, «анекдоты», от нескольких рассказчиков. Читатели - современники Пушкина - понимали, что истинным сочинителем повестей был Александр Пушкин, шутливо скрывавшийся за именем «издателя Д. П.», который «выдумал» и Белкина и рассказчиков. Значит, у него была какая-то своя цель, свой взгляд на изображаемые события, на героев, на русскую жизнь, на русскую литературу. Пушкин как бы заставил Белкина записать не случайные рассказы своих знакомых, но те, которые были обдуманно отобраны. Они должны были помочь Пушкину поставить перед читателями волновавшие многих вопросы: чем объясняются поступки человека, его нравственные убеждения и что в большей степени определяет его жизнь и судьбу?
Станционный смотритель
Коллежский регистратор,
Почтовой станции диктатор.
Князь Вяземский
Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранился? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, ранными покойным подьячим1 или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем, однако, справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днём, ни ночью.
1 Подьячий - помощник дьяка, канцелярист.
Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. Боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принуждён он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздражённого постояльца.
Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдаёт ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Через пять минут - колокольчик! - и фельдъегерь1 бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во всё это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Ещё несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я всю Россию но всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонны к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казённой надобности.
Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нём-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.
В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мной не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моём, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде.
Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай - ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы iфельдъегерь неспоры! И слуги с кого бы начинали кушанья подавать? Но обращаюсь к моей повести.
День был жаркий. В трёх верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию первая забота была поскорее переодеться, вторая - спросить себе чаю. «Эй, Дуня! - закричал смотритель, - поставь самовар да сходи за сливками». При этих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота её меня поразила. «Это твоя дочка?» -спросил я смотрителя. «Дочка-с, - отвечал он с видом довольного самолюбия, - да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших ого смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына. В первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окружённый ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее промотавшийся
юноша, в рубище и треугольной шляпе, пасёт свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние.
Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу; блудный сын стоит на коленях; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочёл я приличные немецкие стихи.
Всё это доныне сохранилось в моей памяти, так же как и горшки с бальзамином, и кровать с пёстрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зелёный сертук с тремя медалями на полинялых лентах.
Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведённое ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне без всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу её стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
Лошади были давно готовы, а мне всё не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения её поцеловать; Дуня согласилась... Много могу я насчитать поцелуев, «с тех пор как этим занимаюсь», но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.
Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу её снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменён; вероятно, Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моём, и я
приближался к станции *** с печальным предчувствием. Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал... Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался переписать он мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно не бритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? - спросил я его. - Мы с тобою старые знакомые». - «Может статься, - отвечал он угрюмо, - здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». - «Здорова ли твоя Дуня?» - продолжал я. Старик нахмурился. «А Бог её знает», отвечал он. «Так, видно, она замужем?» - сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал шёпотом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.
Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.
«Так вы знали мою Дуню? - начал он. - Кто же и не знал её? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили её, та платочком, та серёжками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать аль отужинать, а в самом деле только чтоб на неё подолее поглядеть. Бывало, барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать,
что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житьё? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».
Тут он стал подробно рассказывать мне своё горе. Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлинёвывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошёл в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сём известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное своё действие. Гнев проезжего прошёл; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдёрнув шинель,
проезжий явился молодым, стройным гусаром с чёрными усиками.
Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать сними с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, но кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратясь, нашёл он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать... Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было на другой день утром послать в С*** за лекарем.
На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в I город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьём у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и, охая, заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада.
Вольной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своею рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.
Милашевский. «Станционный смотритель»
Каким настроением проникнута эта иллюстрация к повести «Станционный смотритель»?
Прошёл ещё день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дуней, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным споим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти её до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении... «Чего же ты боишься? - сказал ей отец. - Ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церйви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали. Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослеплен ие и что тогда было с его разумом.
Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что
он не утерпел и пошёл сам к обедне. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошёл в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились ещё в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошёл домой ни жив ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила её крёстная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил её. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».
Старик не снёс своего несчастия; он тут же слёг в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров и что тогда ещё догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец или
только желал похвастаться дальновидностию, но он нимало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своём намерении, пешком отправился за своею дочерью.
Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вёз его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, - думал смотритель, - приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живёт в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться. Рано утром пришёл он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат упросите мим увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объяснил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает
никого. Смотритель ушёл и возвратился в назначенное время. Минский нышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» - спросил он его. Сердце старика закипело, слёзы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнёс только: «Ваше высокоблагородие! Сделайте такую божескую милость!..» Минский
ни глянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повёл в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! - продолжал старик. - Что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж её понапрасну*. - «Что сделано, того не воротишь, - сказал молодой человек в крайнем замешательстве, - виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе её? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она - вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему чтото за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.
Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава свёрток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. Слёзы опять навернулись на глазах его, слёзы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошёл... Отошед несколько шагов, он остановился, подумал... и воротился... но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошёл!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть ещё раз увидеть бедную свою Дуню. Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял - да и пошёл. В этот самый день, вечером, шёл он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трёхэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? - спросил он, - не Минского ли?» -
«Точно так, - отвечал кучер, - а что тебе?» - «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». - «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей
запиской; теперь уж он сам у неё». - «Нужды нет, - возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, - спасибо, что надоумил, а я своё дело сделаю». И с этим словом пошёл он по лестнице. Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь
стоит Авдотья Самсоновна?» - спросил он. «Здесь, - отвечала молодая служанка, зачем тебе её надобно?»
Смотритель, не отвечая, вошёл в налу. «Нельзя, нельзя! - закричала вслед ему служанка, - у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шёл далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошёл к растворённой двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости.
Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седл*. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая чёрные его Кудрина свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» - спросила она, не подымая головы. Он всё молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову... и с криком упала на ковёр. Испуганный Минский кинулся её подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню и подошёл к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? - сказал он ему, стиснув зубы. - Что ты за мною всюду крадёшься, как разбойник? Или хочешь меня зарезать? Пошёл вон!» - и, сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.
Н. Компанец. Иллюстрация к повести
Как передаёт художник внутреннее состояние отца после встречи с дочерью?
Старик пришёл к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, заключил он, - как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху ни духу. Жива ли, нет ли, Бог её ведает. Всяко случается. Не её первую, не её последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою.
Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ей могилы...»
Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриена1. Слёзы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни
было, они сильно тронули моё сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне... Недавно ещё, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моём приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» - никто
не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н. Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный истер дул с пожатых полей, унося красные и жёлтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у
почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) иышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова.
Мне стало жаль своей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» - спросил я пивоварову жену. «Спился, батюшка», - отвечала она. «А где его похоронили?» - «За околицей, подле покойной хозяйки его». - «Нельзя ли довести меня до его могилы?» - «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище да укажи ему смотрителеву могилу».
При сих словах оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повёл меня за околицу.
Знал ты покойника? - спросил я его дорогой.
Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!), идёт из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка! дедушка! орешков!» - а он нас орешками и наделяет. Всё, бывало, с нами возится.
А проезжие вспоминают ли его?
Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернёт, да тому не до мёртвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.
- Какая барыня?- спросил я с любопытством.
- Прекрасная барыня, - отвечал мальчиш- ка, - ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с чёрной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести её. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром - такая добрая барыня!..
Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не ограждённое, усеянное деревянными крестами, не осенёнными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища.
- Вот могила старого смотрителя, - сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом.
- И барыня приходила сюда? - спросил я,
- Приходила, - отвечал Ванька, - я смотрел на неё издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвал» попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром - славная барыня!
И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.
Поделимся первыми впечатлениями
1. Чем заинтересовала вас тема повести Александра Пушкина «Станционный Смотритель»? Какие чувства и мысли пробуждает она у современного читателя?
2. Какие вопросы вы предложили бы для обсуждения повести «Станционный смотритель» в классе?
3. Какие отрынки повести вы хотели бы проиллюстрировать и почему?
Повесть Пушкина «Станционный смотритель» была написана в 1830 году и вошла в цикл «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». Ведущей темой произведения является тема «маленького человека», представленного образом станционного смотрителя Самсона Вырина. Повесть относится к литературному направлению сентиментализм.
Сжатое изложение «Станционного смотрителя» будет интересно учащимся 7 класса, а также всем, кому интересна классическая русская литература. На нашем сайте вы сможете прочитать краткое содержание «Станционного смотрителя» онлайн.
Главные герои
Рассказчик – чиновник, который «в течение двадцати лет сряду, изъездил Россию», от его лица ведется повествование в произведении.
Самсон Вырин – мужчина лет пятидесяти, станционный смотритель «из почтенного сословия смотрителей», отец Дуни.
Другие герои
Авдотья Самсоновна (Дуня) – дочь Вырина, очень красивая девушка, в начале повести ей около 14 лет – «маленькая кокетка» с большими голубыми глазами.
Ротмистр Минский – молодой гусар, обманом увезший Дуню.
Сын пивовара – мальчик, показавший рассказчику, где находится могила Вырина.
Повесть начинается с размышлений рассказчика о судьбе станционных смотрителей: «что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда» . При этом по наблюдениям повествователя, «смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые» .
В мае 1816 года рассказчик проезжал через ***скую губернию. Мужчина попал под проливной дождь и остановился на станции, чтобы переодеться и выпить чаю. Накрывала на стол дочь смотрителя – Дуня, поразившая рассказчика своей красотой.
Пока хозяева хлопотали, повествователь рассматривал комнату – на стенах висели картинки, изображающие историю блудного сына. Рассказчик со смотрителем и Дуней выпили чаю, приятно беседуя «как будто век были знакомы» . Уезжая, повествователь поцеловал Дуню в сенях с ее позволения.
Через несколько лет рассказчик снова посетил эту станцию. Войдя в дом, он был поражен небрежностью и обветшалостью обстановки. Сам же смотритель, Самсон Вырин, сильно постарел и поседел. На вопросы о дочери старик сначала не хотел отвечать, но после двух стаканов пунша разговорился.
Вырин рассказал, что три года назад к ним заехал молодой гусар. Сначала посетитель сильно сердился, что ему не подают лошадей, но увидев Дуню, смягчился. После ужина молодому человеку якобы стало плохо. Подкупив вызванного на следующий день врача, гусар пробыл пару дней на станции. В воскресенье молодой человек выздоровел и, уезжая, предложил подвезти девушку до церкви. Вырин отпустил дочь с гусаром.
«Не прошло и получаса» , как смотритель начал беспокоится и сам пошел к церкви. От знакомого дьячка Вырин узнал, что Дуни на обедне не было. Вечером приехал ямщик, везший офицера, и рассказал, что Дуня поехала с гусаром до следующей станции. Старик понял, что болезнь гусара была притворной. От горя Вырин «занемог сильной горячкою» .
«Едва оправясь от болезни» , смотритель взял отпуск и пешком пошел искать свою дочь. Из подорожней Минского Самсон знал, что гусар ехал в Петербург. Разузнав адрес ротмистра в Петербурге, Вырин приходит к нему и дрожащим голосом просит отдать ему его дочь. Минский ответил, что просит у Самсона прощения, но Дуню он ему не отдаст – «она будет счастлива, даю тебе честное слово» . Договорив, гусар выставил смотрителя на улицу, сунув ему за рукав несколько ассигнаций.
Увидев деньги, Вырин расплакался и выбросил их. Через пару дней, прогуливаясь по Литейной, Вырин заметил Минского. Разузнав у его кучера, где живет Дуня, смотритель поспешил в квартиру дочери. Зайдя в комнаты, Самсон застал там роскошно одетую Дуню и Минского. Увидев отца, девушка упала в обморок. Рассерженный Минский «сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу» . Через два дня Вирин поехал обратно на станцию. Уже третий год он о ней ничего не знает и боится, что ее судьба такая же, как судьба других «молоденьких дур» .
Спустя некоторое время рассказчик снова проезжал через те места. Там, где раньше была станция, теперь жила семья пивовара, а Вырин, спившись, «с год как помер» . Повествователь попросил проводить его к могиле Самсона. Мальчик, сын пивовара, рассказал ему по дороге, что летом сюда приезжала «прекрасная барыня» «с тремя маленькими барчатами» , которая, придя к могиле смотрителя, «легла здесь и лежала долго» .
Вывод
В повести « Станционный смотритель» А. С. Пушкин обозначил особый характер конфликта, отличающийся от изображаемого в традиционных произведениях сентиментализма – конфликт выбора между личным счастьем Вырина (отцовским счастьем) и счастьем его дочери. Автор подчеркнул нравственное превосходство смотрителя («маленького человека»), над остальными героями, изобразив пример беззаветной любви родителя к своему ребенку.
Краткий пересказ «Станционного смотрителя» предназначен для быстрого ознакомления с сюжетом произведения, поэтому для лучшего понимания повести советуем прочесть ее полностью.
Тест по повести
После прочтения рассказа попробуйте пройти тест:
Рейтинг пересказа
Средняя оценка: 4.5 . Всего получено оценок: 5488.
Цикл: Повести покойного Ивана Петровича Белкина
Год издания книги: 1831
Повесть Пушкина «Станционный смотритель» согласно датировки писателя является вторым произведением в цикле «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Четыре из пяти повестей данного цикла входят в учебную программу многих учебных заведений. И повесть «Станционный смотритель» входит в их число. По мотивам повести снято пять фильмов, причем не только в России, но и в Германии и Австрии, а в Ленинградской области даже создан музей по мотивам данной книги.
Далее в повести Пушкина «Станционный смотритель» кратком содержании вы узнаете о том, как Самсон выпрашивает отпуск и отправляется в Петербург. Именно туда согласно подорожной направлялся ротмистр Минский. В городе он находит Минского и заявляется к нему. Тот с трудом узнает его, а узнав дает ему ассигнаций, которые Вырин выкидывает, говорит, что сделает Дуню счастливой и выпроваживает за дверь.
Как и в дальнейшие события разворачиваются возле Литейного моста. Долей случая маленький человек станционный смотритель видит, как Минский подъезжает к трехэтажному дому и заходит. Спросив у кучера Самсон узнает, что здесь живет Дуня. Он поднимается и входит в открытую дверь. Дуня прекрасно одета, но увидев отца падает в обморок. Минский выталкивает Вырина вон и тот возвращается к себе на станцию. С тех пор он нечего не знает о Дуне.
Через несколько лет рассказчик повести «Станционный смотритель» вновь побывал в этих местах. Станции уже не было, а в доме жил сын пивовара. Он рассказал, что станционный смотритель Вырин уже год как помер. Он проводит его к могиле Самсона и рассказывает историю, что летом приезжала барыня с тремя барчатами и долго лежала на могиле маленького человека станционного смотрителя. А барыня была добрая и дала ему пятак серебра.
Повесть Пушкина «Станционный смотритель» читать настолько популярно, что она входит в
